Средневековый город как центр культуры и образования. Городская культура средневековья

В канун 1900 г. Горький выступил с романом «Фома Гордеев». В «Анне Карениной» Толстого говорилось, что все переворотилось, но еще не уложилось в пореформенное время. В «Фоме Гордееве» изображено начавшееся «укладывание».

Будучи участником народнических кружков 80-х гг., Горький критически отнесся к учению народников, но отзвуки его воздействия все же можно найти в ранних произведениях писателя; таковы, например, мотивы жертвенности в легенде о Данко и в «Песне о Соколе». Роман «Фома Гордеев» свидетельствовал об изжитости подобных увлечений. Это крупнейшее антинародническое произведение, не оставлявшее сомнения в том, что Горький начал овладевать марксистским познанием общественного развития.

После появления «Фомы Гордеева» читатели и критики стали говорить о нем как о писателе-марксисте. Так, будущий нарком иностранных дел Г. В. Чичерин писал товарищу в 1901 г.: «Вместо миросозерцания эпохи натурального хозяйства, выступает совершенно новое миросозерцание городского пролетариата <...> Марксизм и Горький — вот главные явления у нас за последние годы. (И в «Фоме Гордееве» — большое влияние марксизма)».

Свои большие вещи (от «Фомы Гордеева» до «Жизни Клима Самгина») Горький строил как романы-хроники, что позволяло ему показывать не только развитие жизни человека во времени, как это делал в своих хрониках Н. Лесков, но и движение самого времени как исторической категории.

Герои оказывались соотнесенными с исторической поступью России. Одни из них становились активными деятелями, другие убеждали в том, что человек и «его время» — не всегда совпадающие величины. Тяготение к такому соотнесению отчетливо проявилось уже в первом романе, герой которого не услышал истинных зовов своего времени.

Наибольшее внимание в романе уделено двум фигурам: охранителю и утвердителю буржуазного сознания — Якову Маякину и отщепенцу своего класса, становящемуся «боком» к нему, — Фоме Гордееву. В 90-е гг. капитализм занял прочные позиции в стране.

Образ «чумазого», столь выразительно запечатленныйв творчестве Щедрина, Успенского и Островского, уходил в прошлое, уступая место денежным воротилам и фабрикантам. Предшественники Горького в создании образа наступательного буржуа (П. Боборыкин — «Василий Теркин», Вас. Немирович-Данченко — «Волчья сыть» и др.) отметили появление нового типа купца, «который начинает сознавать свою силу», но не создали типической фигуры его.

Яков Маякин — социальный тип, воплотивший потенциальную силу буржуазии конца века. Классовое, хозяйское сознание пронизывает всю жизнедеятельность преуспевающего купца, все его нравственные устои. Это купец, думающий не только о себе, но и о судьбе своего сословия.

Капитализм начал проникать во все области общественной и экономической деятельности, и оказалось, что Маякину уже мало господства только в области экономики. Он рвется к власти в более широком масштабе. Примечателен отзыв волжского миллионера Бугрова, который сказал Горькому, что не встречал на своем пути Маякиных, но чувствует: «таков человек должен быть!».

Автор «Фомы Гордеева» учился у классиков всеобъемлющему постижению людских характеров и детерминированности их родною средою и обществом в целом. Но, все глубже проникая как художник в классовую структуру общества, он вносил нечто новое в свое изучение человека.

В его произведениях была усилена социальная доминанта мировосприятия героев, а в связи с этим более ощутимой становилась классовая окраска их внутреннего мира. Органическая слитность классового со своеобычным позволила Горькому создать большую галерею родственных, но тем не менее таких непохожих друг на друга героев.

Современная критика уловила характерную особенность Горького-психолога. Критик Л. Оболенский писал, имея в виду Якова Маякина, что Горький «схватывает» наряду с индивидуальными чертами героя также черты «семейные, наследственные, сложившиеся под влиянием профессии (класса), и усиливает эти последние до такой яркости, что перед нами встает уже не обыденная фигура, которую в жизни мы бы и не заметили, а полуреальное, полуидеальное, почти символическое изваяние, монумент целого сословия в его типичных чертах».

Наряду с купцом, ведущим свою родословную с XVIII в., в «Фоме Гордееве» показан также один из первых накопителей капитала в пореформенную эпоху. При всей ограниченности реформы 1861 г. она дала возможность проявиться дремлющей энергии и смекалке народа. Отсюда огромный интерес Горького к капиталистам, вышедшим из народной среды и еще не до конца порвавшим связи с нею. Игнат Гордеев, Савелий Кожемякин,Егор Булычев — все это богачи, наделенные не только стремлением к деньгам, но и «дерзостью сердца», которая мешает им слиться полностью с миром хозяев.

Горьковский роман говорил о развитии капитализма в России и вместе с тем о неустойчивости нового уклада жизни. Свидетельства тому — зарождение протеста в рабочей среде, а также появление не согласных с буржуазной практикой и моралью в рядах самой буржуазии.

Вначале Горький хотел создать роман о блудном сыне капитализма. Разрыв со своею средою, выламывание из нее становилось все более примечательным жизненным явлением, привлекавшим внимание и других литераторов. На пороге такого выламывания стоит герой чеховской повести «Три года». Однако в процессе творческой работы Горький пришел к выводу, что Фома «не типичен как купец, как представитель класса» и, чтобы не нарушить «правду жизни», надо поставить рядом с ним другую, более типичную фигуру.

Так возник равновеликий образ второго центрального героя. Это персонажи, взаимно обусловившие друг друга. Опасаясь, что типический образ купца, рвущегося не только к экономической, но и к политической власти, вызовет запрет цензуры, и стремясь сохранить эту новую в русской литературе фигуру, Горький, по его словам, «загородил» ее фигурой Фомы («Фомой я загородил Маякина, и цензура не тронула его»).

Маякин и Фома — противоборствующие герои. У одного из них все подчинено стремлению богатеть и властвовать. В основе его идеала лежит экономический принцип. Ему он подчиняет все, в том числе и жизнь близких ему людей. У другого отношение к жизни связано с социально-нравственным познанием ее. Хозяйское начало не раз проявится в поведении и сознании Фомы (он сын своей среды), но не оно главенствует в его внутреннем мире.

И если «блудный сын» буржуазии Тарас Маякин, быстро забыв свою былую оппозиционность, возвращается в отчий дом с целью приумножить добытое отцом, то Фома, наделенный чистым нравственным чувством и неуснувшей совестью, выступает как обличитель хозяев жизни, — возврат в отчий дом для него невозможен.

Роман пронизан мыслью о необходимости пробудить сознание народа. Мысль эта, проявленная в обрисовке характера ведущего героя, в спорах персонажей романа, в авторских раздумьях о судьбе родины, скрепляет воедино разнородный жизненный материал. В раннем творчестве Горький показал себя мастером яркого южного пейзажа. В «Фоме Гордееве» даны столь же впечатляющие картины волжской природы, напоминающие о величиии тягостной дремоте русского народа.

«На всем вокруг лежит отпечаток медлительности; все — и природа, и люди — живет неуклюже, лениво, — но кажется, что за ленью притаилась огромная сила, — сила необоримая, но еще лишенная сознания, не создавшая себе ясных желаний и целей... И отсутствие сознания в этой полусонной жизни кладет на весь красивый простор ее тени грусти». Отсутствие ясного сознания характерно и для молодого Гордеева. Фома обладает горячим сердцем. Он не приемлет житейских заповедей Маякина, его волнует унижение и нищета одних и неправое могущество других.

Но, подобно ранним героям Горького, он не понимает причин социального неравенства. Как и босяцкие бунтари, он социально слеп, и это делает его гнев мало действенным. Радикально настроенный журналист Ежов, который наблюдает за нарастанием стихийного возмущения Гордеева против имущих власть, говорит ему: «Брось! Ничего ты не можешь! Таких, как ты, — не надо... Ваша пора, — пора сильных, но неумных, прошла, брат! Опоздал ты...».

Стихийное, «нутренное» бунтарство Фомы окрашено в романтические тона, и это дало повод ряду литературоведов утверждать, что Горький создал романтический образ. Но Горький ставил перед собой задачу не утвердить, а развенчать романтика подобного типа. Он уже был анахронизмом. Фома выше своей среды в мире нравственных ценностей, но интеллект его невысок, а мечты хаотичны.

Исступленное сердце молодого Гордеева жаждет ниспровергнуть социальное зло, но он неспособен на социальные обобщения. Ум его спит, и Горький многократно подчеркивает это в романе. Разоблачительная речь на пароходе — высшее выражение гневного мятежа блудного сына буржуазии и вместе с тем свидетельство архаичности его бунта.

Свободолюбивый по натуре герой терпит поражение не только потому, что против него ополчились разоблачаемые, но прежде всего потому, что он сам еще не созрел для действенного социального протеста. Роман Горького был последним романом столетия об одиноком герое-романтике как герое, не соответствующем требованиям нового времени.

Признание бесплодности стихийного бунтарства сочетается у Горького с поисками носителей действенного социального протеста. Он находит их в пролетарской среде. Рабочие, изображенные в романе «Фома Гордеев», не вступили еще на путь революционной борьбы, но спор журналиста Ежова с рабочим Краснощековым о «стихийном» и «сознательном» начале в рабочем движении свидетельствовал о тяге рабочих к такой борьбе.

Более отчетливо об этом будет сказано в повести о трех товарищах, ищущих свою жизненную дорогу («Трое», 1900). Один из них погибает, избрав путь непротивления. Гибнет и второй, пытавшийся не изменить, а лишь несколько смягчить неприглядность собственнического мира. И только третий, рабочий Грачев, найдет истинную дорогу, сблизившись с революционным кружком.

Горький не мог еще создать полнокровный образ героя-рабочего, — этот герой только начал проявлять себя в жизни, но им был уловлен все более углублявшийся революционный настрой общественных устремлений. Романтический призыв к подвигу, которому всегда есть место в жизни, прозвучал в «Старухе Изергиль». К подвигу призывала «Песня о Соколе». В 1899 г. автор усилит ее революционное звучание, создав новую концовку со знаменитым лозунгом:

Безумству храбрых поем мы славу!

Безумство храбрых — вот мудрость жизни!

В «Фоме Гордееве» Ежов говорит о приближающейся буре. Вскоре предчувствием бури будут охвачены уже многие герои русской литературы. Чеховский Тузенбах («Три сестры») скажет: «Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку».

В стихотворении в прозе «Огоньки» В. Короленко напомнит, что, как бы ни темна была жизнь, «все-таки впереди огни!..». Пьеса Чехова таит в себе предчувствие близящихся перемен, в «Огоньках» проявляется надежда на эти перемены. То был отклик на животрепещущие проблемы дня, но оба художника не ощущают еще непосредственного дыхания грозной бури.

Дыхание это воплощено в знаменитой «Песне о Буревестнике» (1901), в которой слышался не только призыв к революции, но и уверенность в том, что она победит. Песня эта приобрела еще большую популярность, чем воспевшая революционный подвиг «Песня о Соколе».

Образ бури, к которой призывал Буревестник, восходил одновременно к двум литературным источникам: к традиции вольнолюбивой поэзии (Языков, Некрасов и др.) и к социалистической публицистике рубежа веков. Новую песню широко использовали в революционной пропаганде, ее читали на студенческих вечеринках, распространяли в виде листовок.

Горького начали воспринимать как певца революции, как писателя, призывающего к активному революционному сопротивлению. Революционный романтизм, которым овеяна «Песняо Буревестнике», явился выражением нового идеала, новой исторической перспективы.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Максим Горький — человек великой тайны, которую он мучительно и самозабвенно открывал в самом себе через своих героев. Эта тайна — смысл человеческой жизни.

Наверное поэтому в его произведениях нет проходных персонажей — каждый значителен. Значителен именно своим, неповторимым жизненным опытом, личностным пониманием его смысла. Но разве можно до конца познать то, что имеет миллионы решений, меняет свой облик, над чем человечество бьется тысячелетия? Каждый понимает, что дело в правде жизни. «А если она, правда — то самое дорогое и есть? — говорит Яков Маякин — Ежели ее может быть, каждый молча ищет?.. Кто, кроме меня, интересы мои понимает?»

В вопросе о смысле жизни и счастии люди оказываются в таком же положении, как при строительств Вавилонской башни.

В романе «Фома Гордеев», художественном мире, созданном волей и талантом писателя, живут купцы-волгари, владельцы пароходств и заводов, и их дети — наследники богатого состояния. С классовой точки зрения, жизненные интересы у них общие: выгодные сделки, прибыль, капитал, власть. Но помимо этого у каждого есть и нечто большее — жизненные ценности. Иначе как же понять чувство одиночества и тоску Маякина о правде, которую каждый «молча ищет».

О Фоме Гордееве наше литературоведение привычно говорило как о личности «маргинальной», «выломившейся из своего класса»,— да и сам Горький, по его словам, хотел показать титана, «сваленного тучей комаров».

Ключ к главной мысли мы находим в начале романа. Вспомним уклад семьи Маякина, традиционные вечерние чтения Библии, образ, возникающий в представлении маленького Фомы, слушающего «Книгу Иова», написанную библейским вольнодумцем: «Человек... дорастая до неба, погружал свои темные руки в облака и, разрывая их, кричал страшным голосом: «На что дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком?».

Так на кого же больше похож Фома: на этого человека, достающего до облаков, или на «титана, сваленного кучей комаров»? И кто такие эти «комары»: Маякин, Щуров, Игнат Гордеев?

Почему же купцы при всех отрицательных сторонах личности являются созидателями жизни (они налаживают и развивают торговые связи, организуют перевозки по Волге, необходимые всем, строят фабрики и заводы, по мере возможности помогают людям), а Фома Гордеев — главный герой — получается разрушителем не только дела, созданного трудом, умом и волей его отца, но и собственной жизни, и — что еще страшнее — собственной личности?

Ответ на этот вопрос дает система образов в романе.

В центре романа три фигуры: Игнат Гордеев, Яков Маякин, Фома Гордеев, связанные семейными узами, общим делом, но главное — представлением о совести человеческой (остальные персонажи как бы входят в орбиту каждого из них). Но как жить в ладу с собственной совестью в мире, созданном против законов Совести? «...Совесть, — читаем мы на первой странице романа, — непобедима лишь для слабых духом; сильные же быстро овладевая ею, порабощают ее своим целям». Если совесть «одолеет их души, то они, побежденные ею, никогда не бывают разбиты и так же сильно живут под ее началом, как жили и без нее...».

Так совесть напрямую сопрягается с силой или слабостью человеческого духа. Сильные легко заглушают голос совести, слабые полностью попадают под ее власть. Кого же Горький относит к сильным и слабым духом?

Критерии четкие: сильные — это люди, не «смятенные буйными страстями», не «полубезумные в стремлении забыть себя», те, которые сами управляют жизненным потоком или сознательно отдаются его течению. Слабые же «охвачены темной волной и несутся с нею, словно мусор». «Мутный, горячий поток» овладевает ими.

Значит герой романа — Фома Гордеев — оказывается личностью слабой именно за счет тех сторон его натуры, которые отличают его от других, за которые его любят окружающие. Это человек, имеющий по мнению его самого и близких ему людей, обостренное чувство стыда и совести.

Обратимся к жизненному пути каждого из героев романа.

Образ Якова Маякина

Яков Маякин — владелец канатного завода. «Умный старик. Он во всяком житейском деле изнанку видит. Он у нас — ристократ — от матушки Екатерины. Много о себе понимает» (Игнат Гордеев). Главную цель своей деятельности он видит в устроении жизни, начиная с государства Российского, кончая судьбой отдельного человека. Каждый должен знать место в жизни: если ты пожарный — стой на своей каланче.

В силу жизненной установки Маякин не тяготится своим делом, он не раб, а хозяин его. Прагматичный подход к человеку сочетается с уважением к нему. Маякин твердо следует традициям и законам жизни, поэтому почти до конца борется за Фому, стараясь наставить его на путь, проложенный отцами, чтобы перед смертью было кому передать труд свой. Смело лавируя в бурном потоке жизни, он то противостоит ему, то ложится на дно, то, улавливая волну, мчится на ее гребне. Это опытный, «опаленный жаром жизни» человек, «стойкий в своих желаниях», умеет ценить жизнь и по-звериному наслаждаться ее законами.

Внутренняя жизнь любого человека отражается на его внешнем облике. Вот и мы при первой встрече с Маякиным поражаемся тому, что у него как бы «два лица». На протяжении романа Горький нигде не забывает подчеркнуть ту или иную деталь его облика: то сходство с каким-нибудь хищником, например, ястребом, то отмечает его «иконописное лицо», то его ехидную ядовитую улыбку, то манеру извиваться всем телом». И при всем том — напряженная работа мысли, взгляд умный, бойкий. Речь Маякина тоже разная, по обстоятельствам: властная, вразумляющая, просящая, наставляющая, ехидная, насмешливая, полна ярких, глубоких, запоминающихся афоризмов.

Если он испытывает временами чувство одиночества, то это одиночество земного, житейского плана, без надрыва и томления духа, как у Фомы. Он познал законы жизни, среди которых отведено место Богу и церкви, причем место не формальное. В его доме не отказывали нищим и нуждающимся, «обрядности исполнялись неуклонно, в них влагалась вся свободная сила обитателей». В личной, общественно-деловой жизни Маякин по-домостроевски старается придерживаться христианских заповедей (хотя бывает и циничен), он разумен во всем: в вере, в делах богоугодных, но по сути политика его такова: Богу — Богово, кесарю — кесарево».

Финал его жизни благополучен: он достигает всего, чего хотел — власти, уважения и почета сограждан, богатства. Сын Маякина Тарас, вернувшись домой, не только наследует деньги, но и берет в руки все дела и, став крупным промышленником, вместе с зятем увеличивает капитал отца и занимает видное положение в городе. Маякин любящий и заботливый отец: он приглядел дочери достойную партию — Люба выходит замуж за перспективного Смолина.

Маякин умирает так, как мог бы только пожелать: на руках любящих и уважающих его людей, в благополучной и полной достатка семье.

Образ Игната Гордеева

Под стать ему и Игнат Гордеев (Игнат, Игнатий — имя латинского происхождения, в дословном переводе означает «огнедышащий»), умный, волевой, удачливый именно потому, что обладал огромным запасом энергии, «не задумывающийся над выбором средств, не знающий закона, кроме своего желания». Успехом в жизни, богатством он был обязан только самому себе. В сорок лет он, начавший карьеру с водолива на барже именитого купца, стал владельцем трех пароходов и десятка барж на Волге. Он тоже из тех сильных духом, которые находят компромисс со своей совестью. Игнат — натура страстная и противоречивая. В его жизни прослеживаются три постоянно сменяющие друг друга полосы. Работа — время, когда он «ловил золото» и «в безумии жажды денег возвышался до поэзии». Его увлекает стихия, но жажда наживы находит удовлетворение не в деньгах, не в количестве пароходов, а в насыщении потребности души. Игнат осознает это как важное жизненное качество — «горела бы душа к работе». Маякин замечает: «Кто так говорит — его хоть до гола раздень, он все богат будет».

Игнат умеет ценить в себе это состояние, потому что переживал тяжелые периоды апатии, полного безразличия к делу и имуществу. Душа мятежная, он даже получает чувственное наслаждение от треска ломающейся под натиском льда баржи, Это время сильно, с напором вырывающейся из него страсти.

Другой период — период кутежей, проматывания денег, нажитых большими трудами, умом и бесстыдством. Тогда он чувствует себя рабом дела. Как дикий зверь, он рвет цепи и бессилен их разорвать — и потому не находит себе успокоения.

Третья полоса жизни — стыд и покаяние, когда Игнат часами простаивал перед иконами, по нескольку дней сидел запершись в комнате, питаясь хлебом и водой.

Этот человек при всем буйстве характера был способен на глубокое, искреннее раскаяние, имел в сердце «страх Божий». Он, как и Маякин, понимал, что не все в жизни зависит от человека, но многое совершается по воле Божьей. Игнат Гордеев и Яков Маякин не рвутся к идеалам, в небесные выси, — но заповеди христианские носят в сердце. Как говорил Достоевский, русский человек грешит, но в отличие от всех других осознает, что безобразит.

Горький показывает силу его внутреннего и внешнего облика: «В мощной фигуре было много русской, здоровой и грубой красоты; от его плавных движений и неторопливой походки веяло сознанием силы».

За несколько месяцев до смерти Бог посылает ему встречу с «ангелоподобной женщиной» Медынской, похожей одновременно на «цветок и на икону» (такой она представляется Гордееву именно в тот период). Помогая ей, Игнат вкладывает деньги в богоугодное дело, заботясь не только о симпатии Медынской, но и о том, чтобы люди после его смерти «добром помянули».

Финал жизни Игната Гордеева тоже благополучен. Он, как и его кум, получил от жизни все, что хотел, — богатство, уважение. Он умирает с миром в душе как раз в тот момент, который давал ему уверенность, что его любимый сын прочно стоит на ногах.

Смерть приходит к Игнату как к праведнику. Любая смерть по своей сути безобразна, но как красива эта сцена в романе! Знание прихода смерти как бы дается Игнату заранее. Он умирает без мучений, в одночасье, под благовест колоколов всех церквей, в белой рубахе, в саду под яблоней, полной созревших яблок, а рядом с ним надежда его жизни — сильный и красивый сын. Свет восходящего солнца, розовые блики его лучей на белой рубахе, запах яблок, перезвон колоколов — все символизирует конец жизни человека достойного, «сумевшего сохранить себя цельным» и полностью реализовать свои силы.

Образ Фомы Гордеева

Издавна в литературоведении образ Фомы Гордеева рассматривался как образ мятежника, бунтаря, восстающего против несправедливости, затхлости жизни купечества, уклада жизни царской России.

В отличие от отца и крестного у Фомы нет жизнелюбия, его страсти суетны и мятежны. В момент похмелья, тяжелых раздумий он видит себя в стороне от «котлована жизни», в котором кипят люди. Ему хочется отойти в сторону и оттуда посмотреть, чтобы понять, «зачем дана жизнь человеку».

Образ реки, мутного потока, котлована, бездонного рва постоянно сопровождают Фому Гордеева — они неразлучны. Этого мы не находим в романе, когда ведется рассказ об Игнате, Маякине, Щурове.

Символом запутавшегося сознания Фомы становится в романе сова, которая в народных поверьях отмечена знаком мудрости. Когда-то в детстве Фома с приятелями спугнули в овраге сову и гоняли ее до тех пор, пока она, беспомощная днем, «не истрепалась вконец и где-то запряталась». Сходство положения несчастной совы и Фомы Гордеева заставляет вспомнить слова из «Книги Иова»: «На что дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком?» Фома, действительно, окружен на свету мраком. Он ослеплен светом, который Бог дал людям, он «хотел научить людей жить, но как надо жить, не знал сам».

Но разве это только его вина? Скорее, беда — и не его одного. Он как бы часть сути чего-то исконно русского, роднящего его с родной природой. Сочетание полусонного, скорее даже — спящего сознания с присущей молодости потребностью «вмешаться в жизнь», «командовать, рубить», продиктованной исключительно желанием «заставить всех обратить на себя внимание и показать всем силу, ловкость, живую душу в себе», приводит героя к тяжелейшему, душевному конфликту. Поглощающая Фому тяга к самоутверждению вязнет не в отсутствии условий для этого (их предостаточно), а в полной неспособности личности реализовать себя. Будет справедливым сказать, что Фома Гордеев вместе с врожденным комплексом неполноценности (стеснительность, замкнутость, робость) мучается еще и неумением что-то делать, говорить, по-житейски вникать в суть явления (он сам не раз признается: «я думать не умею»). А житейская сердцевина всякого торгового дела, которая противна Фоме, по Маякину, такова: «Или всех грызи, иль лежи в грязи... Подходя к человеку, держи в левой руке мед, а в правой — нож». Внутренняя душевная чистоплотность не позволяет Фоме принять фальшь отношений между людьми, преступные способы наживы, грязные деньги.

Но и простые мужицкие радости недоступны «хозяину» большого дела. Присущее Фоме Гордееву умение ценить красоту во всем (в природе, в труде, в человеческой внешности, манере поведения) заставляют его во время подъема баржи любоваться работой кудрявого веселого парня, но это восхищение тут же перерождается в жгучую зависть. Ритм, слаженность действий дружного коллектива завораживают Фому настолько, что невозможность слиться, раствориться в нем поднимает со дна души быстро нарастающее раздражение и даже злое желание, чтобы цепи порвались, не выдержали — и баржа, его баржа, стоившая таких огромных усилий, не была поднята. Когда же ее удалось все-таки поднять, то не результат труда, а вид этой «грязной, разбитой уродины» злит Фому и поселяет в его сердце обиду на себя.

На первый взгляд, здесь то же равнодушие к своему имуществу, что временами посещало и его отца, однако природа этих чувств не во всем одинакова. Игната волнует зрелище стихии, когда горит его «Волгарь»: «...жалко — не видал я. Чай, какая красота, когда на воде, темной ночью, этакий кострище пылает? Большущий пароходище был...» Игнат весь отдается силе воображения; Фому же беспокоит только смена переживаемых настроений.

Неспособность Фомы Гордеева жить в этом мире (неважно, в каком историческом времени и обществе, — в мире людей) чувствуют все, поэтому каждый, по-своему любя его, дает наставления, не лишенные здравого смысла. Прав Маякин, говоря: «Любит тот, кто учит». Отец учит жить, чтобы брать у жизни все, что она дает в изобилии; крестный — чтобы жизнь устроить для себя и для общества, исполнить долг, реализовав свои силы; Люба — чтобы отдать себя людям и т. д. Словом, нет человека в романе, который бы не поучал Фому. И это вовсе не потому, что они намного умнее его и хотят похвалиться этим. Просто видят, что страдания его искренние, глубокие, они мучают его.

Все сначала учат, а потом уходят от него. Сочувствие не беспредельно, а переживание чужого страдания может заразить душевным нездоровьем и окружающих. Фома правильно угадывает причину своего духовного недуга — «бесчувствие», но это не совсем точно. Он не чувствует не испытывает ни к кому любви, милосердия, его душевные привязанности неустойчивы. В итоге он никому не сделал добра, не сказал ласкового слова, не оказал поддержки и помощи. В пьяных кутежах Фома спускает все нажитое отцом, не задумавшись ни разу над тем, что его деньги могли бы помочь каким-нибудь несчастным. Какие чувства живут в его душе? Смятенность, злоба, злобная мстительность, раздражительность. Полностью бесчувственным его назвать нельзя. Наследника жизни волнует только состояние собственной души, а в ней — «как в погребе» (вспомним Ларру в «Старухе Изергиль»). Перед подъемом баржи все мужики истово молятся, только Фома «забыл снять картуз» и перекреститься. Он грубо обрывает подрядчика, посоветовавшего его обратиться за помощью к Господу, да и сами молитвы «ложились на душу ему, как тяжесть».

Для Фомы с детства существует один закон — его желание, а отсюда честолюбие, самолюбивая уверенность, что он лучше других. Укоры совести и стыд, испытываемые им, постоянно засыпаются плотным слоем пепла его страстей и греховных поступков. Избалованному любовью близких людей, ему и в голову не приходит (при сознании неправильности своей жизни и критике окружающих) покаяться в делах своих.

Именно сокрушения сердечного и смиренномудрия, которое «ни на кого не гневается, и никого не прогневляет» так не хватает Фоме Гордееву. Обратим внимание на имя и фамилию, которые дает Горький своему герою. Фома — один из учеников Христа, получивший прозвище «неверующий» за свои сомнения. Гордеев — явно имеет происхождение от слова «гордость», от «гордыни» (возношение себя перед людьми и Богом) — одного из тяжелейших грехов человеческих

Конец романа, конец судьбы Фомы Гордеева очень тяжелый. В народе говорят, что если Бог кого захочет наказать, он лишает разума. Так происходит и с Фомой: случается то, чего он больше всего боялся. «Он какой-то истертый, измятый и полоумный бродит по улицам — над ним смеются люди, которых когда-то он так ненавидел».

Характерны обстоятельства, при которых умерли Игнат Гордеев, Маякин, и «конец» Фомы, когда-то сильного, богатого и красивого человека. Их смерть носит отпечаток самодостаточности жизни — Фома же пропал для себя и людей. За что судьба так сурово покарала его?

В Игнате и Маякине (при всех их пороках) живет сила любви: к делу, к детям, жизни. Ее нет у Фомы, любви как оживотворяющего начала в судьбе любого человека.

Таковы печальные поиски смысла жизни одного из главных героев Горького — Фомы Гордеева.

Средневековый город – город, существовавший в Средние века в Европе.

Несмотря на то, что уже в период Раннего Средневековья в Западной Европе имелись города, сохранившиеся со времен Римской империи или возникшие позже и являвшиеся либо административными центрами, укреплёнными пунктами, либо церковными центрами (резиденциями архиепископов, епископов и т. п.), они не были существенными центрами ремесла и торговли.

В Западной Европе классические средневековые города раньше всего (уже в IX веке) появились в Италии (Венеция, Генуя, Пиза, Неаполь, Амальфи и др.), а также на юге Франции (Марсель, Арль, Нарбонн и Монпелье). Их развитию содействовали торговые связи Италии и Южной Франции с Византией и Арабским Халифатом.

Что же касается городов в северной Франции, Нидерландах, Англии, юго-западной Германии, по Рейну и по Дунаю, то их расцвет произошел в X - XII веках.

Мостовые в Париже появились в XII веке - каждый горожанин должен был заботиться о том, чтобы улица перед его домом была замощена. Эта мера была распространена затем к XIV в по королевскому приказу и на другие французские города. Но, например, в Аугсбурге мостовых не было почти до XV в., так же как и тротуаров. Водосточные канавы появились только в XIV-XV вв., и то лишь в крупных городах.

Мусор и нечистоты в городах обычно сбрасывали в реки или в близлежащие рвы. Только в XIV в. в Париже появились городские мусорщики

Основное население средневековых городов составляли ремесленники. Ими становились крестьяне, бежавшие от своих господ или уходившие в города на условиях выплаты господину оброка. Становясь горожанами, они постепенно освобождались от личной зависимости феодалу. Если бежавший в город крестьянин жил в нем в течение определенного срока, обычно - один год и один день, то он становился свободным. Средневековая пословица гласила: «Городской воздух делает свободным». Лишь в дальнейшем в городах появились купцы. Хотя основная масса горожан занималась ремеслом и торговлей, многие жители города имели свои поля, пастбища и огороды вне городских стен, а отчасти и в черте города. Мелкий скот (козы, овцы и свиньи) нередко пасся прямо в городе, причём свиньи поедали мусор, остатки пищи и нечистоты, которые обычно выбрасывались прямо на улицу.

1. Храм и его функции. Синтез искусств в средневековом храме.

Важнейшей особенностью средневековой культуры является особая роль христианского вероучения и христианской церкви. В условиях всеобщего упадка культуры сразу после распада Римской империи, только церковь в течение многих веков оставалась единственным социальным институтом, общим для всех стран, племен и государств Западной Европы. Церковь была не только главенствующим политическим институтом, но и имела доминирующее влияние непосредственно на сознание населения. В условиях тяжелой и скудной жизни, на фоне крайне ограниченных и малодостоверных знаний об окружающем мире, церковь предлагала людям стройную систему знаний о мире, его устройстве, действующих в нем силах. Эта картина мира целиком определяла менталитет верующих селян и горожан и основывалась на образах и толкованиях Библии. Вся культурная жизнь европейского общества этого периода в значительной степени определялась христианством. Огромную роль в жизни общества того времени играло монашество: монахи брали на себя обязательства «ухода из мира», безбрачия, отказа от имущества. Однако уже в VI веке монастыри превратились в сильные, нередко - очень богатые центры, владеющие движимым и недвижимым имуществом. Многие монастыри были центрами образования и культуры. Однако не следует думать, что становление христианской религии в странах Западной Европы проходило гладко, без трудностей и противоборства в сознании людей со старыми языческими верованиями Население было традиционно привержено к языческим культам и проповедей и описания жития святых было недостаточно для обращения его в истинную веру. В новую религию обращали с помощью государственной власти. Однако и долгое время спустя после официального признания единой религии, духовенству приходилось бороться с устойчивыми пережитками язычества в среде крестьянства. Церковь уничтожала капища и идолов, запрещала поклонятся божкам и совершать жертвоприношения, устраивать языческие праздники и ритуалы. Суровые наказания угрожали тем, кто занимался гаданиями, прорицаниями, заклинаниями или просто верил в них. Многие языческие обычаи, против которых боролась церковь, были явно аграрного происхождения. Так, в «Перечне суеверий и языческих обычаев», составленного во Франции в VIII веке, упоминаются «борозды вокруг деревень» и об «идоле, по полям носимом». Преодолеть приверженность, к такого рода ритуалам, было нелегко, поэтому церковь пошла на сохранение некоторых языческих обрядов, придав этим действиям окраску официальных церковных ритуалов. Так, ежегодно на Троицу устраивались процессии «крестного хода» по полям с молением об урожае взамен языческого «ношения идола».